РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ В МОРДОВИИ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ - Статьи Мемориального музея -  - Каталог статей

Великая Отечественная война с германским фашизмом 1941 – 1945 гг. поставила СССР в крайне тяжёлое положение. Один из осложняющих факторов заключался в том, что в предвоенные годы общество было серьёзно ослаблено и запугано массовыми политическими репрессиями. А церковь вследствие этого была на грани уничтожения.
Сталин хорошо понимал, что в этих тяжёлых условиях власть должна добиться реальной поддержки всего народа, а не отдельных социальных групп. Для осуществления этой цели правительству пришлось пересмотреть свою политику в некоторых сферах общественной жизни, чтобы не получить, фигурально говоря, удар в спину. Нельзя, конечно было в то время не обратить внимания и на церковь, тем более, что верующих в СССР насчитывалось до 70% населения. Ясно, что некоторая корректировка государственно-церковных отношений была бы благоприятно воспринята значительной частью населения страны, как работавшими в тылу, так и находящимися на фронте. К тому же в распоряжении правительства оказались сведения о том, что немецкие захватчики открывали церкви на оккупированных территориях, надеясь, вероятно, этой мерой привлечь часть населения на свою сторону.
Более либеральное, по сравнению с довоенным периодом, отношение к церкви и верующим проявилось, фактически, с самого начала войны. Но никаких правительственных решений, юридически закрепляющих признание властью права церкви на существование ни в 1941-м, ни в 1942 гг. не появилось. Однако закрытие церквей, как и репрессии против духовенства прекратились. Официальные документы появились лишь в сентябре 1943 г. Почему же именно тогда, а не в начале войны? Ведь патриотическая позиция РПЦ была хорошо известна. Уже в самом начале Великой Отечественной войны митрополит Сергий (Страгородский, 1867 – 1944), являвшийся тогда местоблюстителем патриаршего престола?, обратился ко всем верующим и духовенству с посланием, в котором говорилось: «Жалкие потомки врагов православного христианства хотят ещё раз поставить народ наш на колени перед неправдой, голым насилием, принудить его пожертвовать благом и целостностью Родины, кровными заветами любви к своему Отечеству.
Но не в первый раз русскому народу приходится выдерживать такие испытания. С Божьей помощью и на сей раз он развеет фашистскую вражескую силу…
Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей Родины…».?
Конечно лояльность церкви хорошо была известна Советской власти. При ином стечении обстоятельств ни о каком изменении отношения к церкви и речи бы не было. Но здесь присутствовали и дополнительные мотивы, побудившие Сталина изменить характер отношений с церковью именно в сентябре 1943 г., т.е. уже когда после Сталинградской и Курской битв в войне был достигнут коренной перелом в пользу СССР.
Эти действия правительства объясняются тем, что в начале осени 1943 г. руководство стран антигитлеровской коалиции готовилось к первой встрече в Тегеране. А на Тегеранскую конференцию Сталин возлагал большие надежды, связанные с открытием Второго фронта. Для того, чтобы произвести благоприятное впечатление на союзников и добиться положительного решения вопроса об открытии Второго фронта на западе или юге Европы Сталин искал разные способы. В этой ситуации вспомнили и о церкви.
В ночь с 4 на 5 сентября 1943 г. состоялась встреча Сталина с руководством РПЦ. Приглашённые архиереи сказали о необходимости проведения Архиерейского собора для избрания патриарха и Священного Синода. Сталин не возражал. После обмена мнениями сошлись на том, что заседание собора откроется 8 сентября 1943 г. в Москве. На этом Архиерейском соборе, где присутствовали 19 иерархов, митрополит Московский и Коломенский Сергий (Страгородский) был избран патриархом Московским и всея Руси.
Параллельно с этим 14 сентября 1943 г. было принято постановление Совнаркома СССР об организации Совета по делам РПЦ, призванного осуществлять связь государства с церковными организациями. Его председателем был назначен Г.Г. Карпов – бывший работник НКВД, в течение ряда лет занимавшийся церковными вопросами и хорошо знавший религиозную ситуацию в стране. В каждой союзной и автономной республике, области были назначены уполномоченные Совета, которые должны были следить за религиозной жизнью на местах и докладывать об этом партийным и государственным органам.
В это же время была предпринята очередная (третья) попытка разработать закон, регулирующий отношения между церковью и государством. О ней известно совсем мало. Совет по делам РПЦ сообщал в директивные органы, что ранее принятые законы – Декрет 1918 г. «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» и Постановление ВЦИК и СНК РСФСР 1929 г. «О религиозных объединениях», - кроме своих основных положений, на сегодняшний день устарели и требуют исправления, что необходимо новое, теперь уже союзное законодательство о культах. Был подготовлен проект союзного закона, который скрупулёзно рассматривался в центральном аппарате Совета и его уполномоченными. В январе 1944 г. под названием «О положении церкви в СССР» его представили в Правительство. На этом следы проекта теряются.
По сравнению с двумя предшествующими десятилетиями Совет-ской власти ситуация в государственно-церковных отношениях менялась в лучшую сторону. Это хорошо видно на примере Мордовии. Террор и административные меры привели к тому, что в предвоенное время правительству почти удалось осуществить свою цель и создать атеистическое государство или, вернее, видимость такого государства. К началу 1940-х годов в 25-ти областях РСФСР не было ни одного действующего православного храма. В число этих 25-ти регионов входила и Мордовия, где до октября 1917 г. было 589 действующих православных церквей.2 В 20-ти областях России функционировало не более чем по 5 церквей. В 1941 г., по внутренним данным НКВД, на всей территории СССР оставался всего 3021 действующий православный храм, из которых почти 3 тыс. были на территориях, присоединённых к СССР в 1939-1940 гг.3 Таким образом, на коренных советских территориях оставалось немногим более сотни действующих православных храмов.
Что касается судеб духовенства, то, согласно некоторым западным источникам, между 1918-м годом и концом 1930-х годов погибло до 42 тыс. православных священнослужителей.4 Точные статистические данные вряд ли когда-либо будут доступны исследователям, поскольку многие документы были уничтожены, но, согласно приблизительным подсчётам, число священников на исконной территории Советского Союза снизилось на 95%. К 1934 г. были ликвидированы все монастыри. Таков был исходный рубеж, с которого в годы войны стало меняться отношение государства к религии и церкви.
В Мордовии на начало 1944 г. ситуация выглядела следующим образом. Действующих церквей и зарегистрированных служителей культа не было. А что касается церковных зданий, то представление об этом даёт следующая таблица.5

Сведения о недействующих церковных зданиях на территории Мордовской АССР на 1 января 1944 г. (недействующих/занято хозяйственных и культурных целей )
1   Ардатовский   23/23
2   Атюрьевский   13/12
3   Атяшевский   23/13
4   Березниковский   12/12
5   Дубёнский   13/13
6   Ельниковский   3/3
7   Ичалковский   18/18
8   Инсарский   26/25
9   Б. Игнатовский   16/15
10   Ковылкинский   18/13
11   Кадошкинский   12/12
12   Краснослободский12/12
13   Кочкуровский   15/14
14   Козловский   24/24
15   Лямбирский   8/6
16   Ладский            11/11
17   Мельцанский   14/4
18   Пурдошанский   12/12
19   З. - Полянский   10/9
20   Рузаевский    25/25
21   Ромодановский   9/1
22   Рыбкинский   4/4
23   Синдоровский   9/8
24   Ст.- Шайговский   9/9
25   Торбеевский   17/16
26   Теньгушевский   11/11
27   Темниковский   16/15
28   Чамзинский   21/21
29   Ширингушский   12/11
30   Саранский   6/6
   Итого            432/393
Таким образом, мы видим, что 39 церковных зданий стояли заброшенными и никак не использовались.
В Мордовии к тому времени также появился уполномоченный со-вета по делам РПЦ. Именно он отслеживал религиозную ситуацию в республике и принимал заявления верующих с просьбами об открытии церквей. Порядок их открытия был определён постановлением Совета Народных Комиссаров СССР «О порядке открытия церквей» от 28 октября 1943 года. Здесь следует обратить внимание на одну важную, на наш взгляд, деталь. В период обсуждения проекта этого постановления, в начале октября 1943 г., председатель Совета по делам РПЦ при СНК СССР Г.Г. Карпов встречался с заместителем председателя Совнаркома СССР В.М. Молотовым. Г.Г. Карпов спросил В.М. Молотова: «…Я хотел бы получить линию в работе и будут ли решения Совета по вопросу открытия церквей окончательными?»
В.М. Молотов дал следующие указания: «…Пока не давать никаких разрешений на открытие церквей, а провести следующее: имеющиеся в Совете заявления об открытии церквей переслать на места на заключение, разобраться в обстановке, узнать, где сколько заявлений, о каких храмах конкретно идёт речь, знать мнение патриарха и затем представить правительству письмо, в котором показать обстановку и свои предложения, где Совет считает целесообразным открыть церкви. В последующем по вопросу открытия церквей входить за санкцией в правительство и только после этого спускать указания в облисполкомы.
…Открыть церкви в некоторых местах придётся, но нужно будет сдерживать. Решение же вопроса за правительством.»6
Кроме того, было категорически запрещено знакомить духовенство и верующих, обратившихся с просьбами об открытии церквей в местные органы власти, с содержанием вышеупомянутого постановления и содержанием дел по открытию конкретных церквей. О таких фактах в инструктивных письмах Совета по делам РПЦ сообщалось как о чрезвычайных случаях.7 Категорически запрещалось проведение собраний граждан для ознакомления с новыми положениями об открытии церквей и для обсуждения этих вопросов. Таким образом, основные положения новых правительственных инструкций и постановлений 1943 г., касающихся религиозных организаций, можно свести к следующим пунктам.
1. Разрешение на проведение организационных собраний верующих не выдаётся до окончательного решения вопроса об открытии церкви, одобренного правительством СССР, поскольку религиозная община не может быть организована при отсутствии культового здания.
2. Культовое здание после окончательного решения об открытии церкви в каждом отдельном случае передаётся верующим по договору в бесплатное и бессрочное пользование (взимаются лишь налоги за строение, ренту и страхование). Никакой особой компенсации за передачу здания в виде каких бы то ни было отработок, или выплаты налогов за период, когда церковь была закрыта, с прихожан не взыскивается.
3. Предоставление верующим помещения под культовые нужды в муниципальном или частном здании может допускаться только на условиях аренды. Приобретать в собственность какое-либо имущество религиозные организации не могут, т.к. они не пользуются правом юридического лица.
4. Городские и районные исполкомы по заявлениям верующих об открытии церквей самостоятельных решений не выносят, а передают их в обл(край)исполкомы со справкой необходимых сведений.
Постановление СНК СССР «О порядке открытия церквей» от 28 октября 1943 г., как неопубликованное в печати для всеобщего сведения, является руководством для местных советских органов при рассмотрении ходатайств верующих об открытии церквей и не может предоставляться духовенству или мирянам для ознакомления. Необходимая проверка заявлений верующих проводится через городские, районные исполкомы и сельские советы. Правда обращалось внимание на то, что с некоторыми положениями данных инструкций и постановлений могут быть ознакомлены лишь правящие епископы, где таковые имелись.
5. Духовенство и миряне также не могут быть ознакомлены с инструкциями Совета по делам РПЦ и с подробной мотивацией решений об отклонении тех или иных ходатайств.
Вот в такой социально-политической обстановке происходила так называемая нормализация отношений между церковью и государством в годы Великой Отечественной войны. Исходя из общей характеристики этой ситуации и основных положений тогдашнего советского законода-тельства станут понятны и многие факты, касающиеся истории церкви в Мордовии в те годы.
Учитывая то, что решения о нормализации отношений между церковью и государством на правительственном уровне были приняты лишь осенью 1943 г. и последние месяцы этого года ушли на решение организационных вопросов, к всеобъемлющей работе на местах приступили лишь в начале следующего, 1944 г. К этому времени на имя уполномоченного Совета по делам РПЦ в Мордовии поступило 25 заявлений с просьбами об открытии церквей. Из них одно было направлено в Москву, в центральный аппарат Совета с заключением об удовлетворении ходатайства верующих, по трём заявлениям ходатайства были отклонены, а все остальные находились лишь на стадии проверки.8 Не обошлось и без местного «творчества». В некоторых сёлах председатели сельских советов, узнав о произошедших изменениях в отношении государства к религии, составляли списки ве-рующих, заверяли их гербовыми печатями и отправляли их в районные органы власти.9
5 февраля 1944 г. в республике появилась первая действующая церковь. Это церковь Иоанна Богослова в г. Саранске. Был восстановлен Саранский благочинный округ, входивший, как и вся территория Мордовии, в Пензенскую епархию. Блачогинным стал настоятель церкви Иоанна Богослова священник Иван Васильевич Баклашкин. Он сразу же поставил перед местными органами власти вопрос о полном освобождении здания церкви. Дело было в том, что ? площади храма занимал архив и ? часть церкви, бывшая в распоряжении прихожан, не вмещала всех молящихся. Кроме того, благочинный И.В. Баклашкин просил передать церкви культовое имущество и необходимую церковную утварь из других церквей, кото-рые открывать не собирались. Об этих требованиях благочинного уполномоченный Совета по делам РПЦ довёл до сведения заместителя председателя СНК МАССР Бобкова, который обещал эти вопросы решить положительно на очередном заседании Совнаркома.
Вероятно вследствие сильно забюрократизированной процедуры прохождения ходатайств верующих об открытии церквей власти столкнулись с многочисленными случаями совершения религиозных треб на дому незарегистрированными священниками. Здесь попутно заметим, что согласно тогдашним законодательным нормам священник, получивший право совершать церковные службы, в обязательном порядке регистрировался государственными органами и должен был платить подоходный налог в пользу государства. На 1 октября 1944 г. картина была следующей: зарегистрировано 3 священника, 1 диакон и 1 псаломщик.10 Причём из разговора Уполномоченного по делам РПЦ с благочинным становится ясно, что совершение служб незарегистрированными священниками до некоторой степени приобрело организованный характер. Он признал, что во многих районах Мордовии незарегистрированные священники совершают богослу-жения. С точки зрения советской власти они были нелегальными. Сами по себе такие действия рассматривались как нарушение советского законодательства о религиозных культах. Более того, незарегистрированные священники передали благочинному в перовой половине 1944 г. 5 тыс. руб. на «патриотические цели», добиваясь, таким образом, признания их действий властями. Об этих фактах стало известно в Москве, в центральном аппарате Совета по делам РПЦ и уполномоченному Совета в Мордовии Мельгунову было дано указание выявлять таких священников и привлекать их к ответственности за нарушение существующего постановления о деятельности РПЦ.
Совет по делам РПЦ довольно тщательно контролировал работу своих уполномоченных и деятельность вновь открытых церквей на местах. В июне 1944 г. Саранск посетил инспектор Совета Миронов. Ознакомившись с деятельностью уполномоченного Совета и РПЦ в Мордовии он внёс следующие предложения в центральный аппарат Совета.
1.   Необходимо ускорить рассмотрение заявлений верующих, ходатайствующих об открытии церквей в г. Темникове и в с. Покас Ширингушского района.
2.   СНК Мордовской АССР следует рассмотреть вопрос о возможности передачи культового имущества для действующей церкви Иоанна Богослова в г. Саранске из других церквей, ходатайства об открытии которых отклонены.
3.   Чтобы ускорить рассмотрение заявлений верующих, ходатайствующих об открытии церквей просить Совнарком МАССР принять меры воздействия на председателей райисполкомов, затягивающих проверку заявлений и обязать их в дальнейшем не допускать подобных случаев.
4.   Уполномоченному Совета по делам РПЦ Мельгунову необходимо выехать в Темников и в Торбеевский район для проверки всех вопросов, связанных с открытием там церквей.
5.   Учитывая настоятельные требования верующих, связанные с нежеланием освобождать значительную часть церкви Иоанна Богослова из под архива, вследствие чего во время совершения богослужения большинство молящихся вынуждены стоять вне здания церкви, уполномоченному Совета Мельгунову проследить за исполнением письменного распоряжения по этому вопросу заместителя председателя СНК Мордовской АСССР Бобкова председателем Саранского горисполкома. В случае невыполнения этого решения в установленный срок доложить Совнаркому Мордовской АССР.11
Районным и сельским властям порой нелегко было разобраться в тонкостях новой линии правительства по отношению к церкви. Многими эти меры были истолкованы только лишь как разрешительные, что порождало различного рода курьёзы на местах. Именно к такого рода фактам следует отнести историю, связанную с открытием церкви в с. Виндрей Торбеевского района. Там в начале февраля 1944 г. председатель сельсовета разрешил провести общее собрание верующих и избрать церковный совет. Затем председатель сельсовета совместно с заведующим торбеевским райфинотделом отдали устное распоряжение о приглашении священника и начале деятельности церкви с 6 февраля 1944 г. Вскоре, однако, в ситуацию вмешался Торбеевский райисполком, принявший 2 марта 1944 г. решение о закрытии незаконно открытой церкви в с. Виндрей. Церковь была закрыта 9 марта. Причём райисполком вмешался лишь после того как СНК МАССР 20 февраля 1944 г. разослал во все районы республики инструктивное письмо, разъясняющее порядок открытия церквей. Как на грубую ошибку Торбеевского райисполкома обращалось внимание на тот факт, что представитель районной власти, направленный в с. Виндрей для составления акта технического осмотра состояния церковного здания включил в комиссию по составлению акта представителей верующих.
В июле 1944 г., как сообщал уполномоченный Совета по делам РПЦ, проверкой было установлено, что в Ардатовском районе в с. Тургенево незаконно, с точки зрения государственных органов, существовал молитвенный дом. Священнослущитель Ульянов обратился в Ардатовский районный финансовый отдел за регистрацией, а заведующий предложил ему заполнить декларацию и обложил подоходным налогом. После указания СНК МАССР председателю Ардатовского райсовета на недопустимость самовольного совершения религиозных треб незарегистрированными священниками молитвенный дом в с. Тургенево был закрыт. После этого священник Ульянов обратился с жалобой на незаконность действий районной администрации к уполномоченному Совета по делам РПЦ. Он также сообщил, что не смотря на запрет совершать богослужения с него продолжают взымать подоходный налог. Ему разъяснили, что сами его богослужения в молитвенном доме с. Тургенево были незаконными, а вопрос об уплаченном подоходном налоге остался открытым.12
Видя столь строгое отношение органов власти к незарегистриро-ванным священникам и, идя навстречу пожеланиям верующих, летом 1944 г. благочинный Саранского благочинного округа Баклашкин обращается к уполномоченному с просьбой разрешить выехать одному из священников церкви Иоанна Богослова в районы республики для исполнения религиозных обрядов и треб и проведения богослужений. Но благочинному было заявлено, что священник, зарегистрированный при действующей церкви имеет право проводить богослужения и отправлять религиозные обряды и требы только в пределах своего прихода.
Задержка при рассмотрении ходатайств верующих стала явлением постоянным, хроническим. Эти факты доходили до центрального аппарата Совета по делам РПЦ и с уполномоченного требовали объяснений. Он объяснял, что задержка при рассмотрении ходатайств объясняется халатным отношением к ним местной, районной власти. Именно представители районных властей постоянно задерживали предоставление материалов о проверке заявлений верующих и уполномоченный в течение всего 1944 г. вынужден был рассылать напоминания о том, что задержка проверки соответствующих ходатайств не даёт возможности рассматривать эти заявления на заседаниях СНК МАССР, а это в свою очередь порождает много-численные жалобы со стороны верующих в государственные органы. Отношение к подобным действиям уполномоченного, а вместе с тем отношение к верующим и церкви характеризуют следующие цифры. После этих напоминаний выслали материал лишь 2 райсовета из 15.13 Проливает свет на отношение к верующим и следующая фраза из отчёта уполномоченного, направленного в Совет по делам РПЦ: «Вторая половина здания Богословской церкви г. Саранска до сего времени не освобождена от архива НКВД. С моей стороны несколько раз докладывалось об этом в СНК Мордовской АССР, но меры к освобождению здания не были приняты».14
К концу 1944 г. ситуация в Мордовии выглядела следующим образом. За 11 месяцев 1944 г. от верующих поступило 72 ходатайства об открытии церквей. По разным причинам было снято с рассмотрения 4 ходатайства. Совнарком МАССР рассмотрел 18, из которых 15 были отклонены. Удовлетворено было 3 ходатайства и заключения по ним были высланы в Совет по делам РПЦ. Судьба остальных ходатайств неизвестна, но известно другое – за 1944 г. 21 заявление поступило повторно. На принятое решение об отклонении ходатайств поступило 2 жалобы, по поводу которых заявителям разъяснили, что решения пересмотру не подлежат. Из 32-х районов Мордовии по одной действующей церкви было лишь в трёх районах – Саранском, Темниковском и Ширингушском. В остальных 29-ти районах действующих церквей не было.15 За год было зарегистрировано 10 священников, 1 диакон и 1 псаломщик.
В этих условиях понятны попытки священников обойти сущест-вующее законодательство, создававшее многочисленные препятствия и служителям культа и мирянам. В октябре 1944 г. стало известно, что в Темниковском районе незарегистрированный священник совершал бого-служения. А в Рузаевском районе имел место следующий случай. В с. Быховка появился незарегистрированный священник Кандеев и в одном из домов жителей села совершал богослужения. В это время в сельском совете находился уполномоченный отдела НКВД. Узнав о богослужении, он немедленно отправился в этот дом и потребовал от священника документ, разрешающий ему проводить церковные службы. Такого документа у священника не оказалось и его «пригласили» в сельский совет. По пути в сельсовет к священнику присоединилась многочисленная группа верующих, которые, как сказано в донесении, «грубо разговаривая с уполномоченным, начали грозить ему избиением».16 Священник, воспользовавшись возникшей суматохой, скрылся в толпе верующих и бежал из села. Сообщалось также о случаях, когда группа бывших монахинь в некоторых районах Мордовии проводила богослужение в домах верующих. Из некоторых сёл Мордовии поступали жалобы от верующих, что местные сельские советы для своих нужд берут материалы из церковных зданий   : тёс, доски и пр. В связи с этим уполномоченный совета по делам РПЦ предупредил Управление Госстраха по МАССР об усилении охраны церковных зданий. Также было послано предупреждение председателям районных советов об усилении надзора за состоянием этих зданий.
Отдельного внимания, на наш взгляд, заслуживает вопрос о положении Уполномоченных Совета по делам РПЦ на местах. Эти лица, как мы уже отмечали выше, с одной стороны, были призваны контролировать религиозную ситуацию в регионах. С другой же стороны, предполагалось, что они должны следить за соблюдением инструкций и положений о деятельности РПЦ и порядке открытия церквей, а также следить за соблюдением прав верующих. Положение уполномоченных было чрезвычайно сложным. Во-первых, существовал тяжёлый и трагический опыт репрессий по отношению к РПЦ, длившихся два с половиной десятилетия. Методы работы и отношение к церкви, усвоенные в те годы укоренились в сознании многих партийных и советских работников и им очень трудно было противостоять. Во-вторых, отношение к этим чиновникам определялось и общей социально-политической ситуацией в стране, связанной с Великой Отечественной войной и культом личности Сталина. И в-третьих, весьма противоречивой была и позиция самого Совета по делам РПЦ и его уполномоченным приходилось лавировать, чтобы быть в русле той политической линии, которую проводило государство в отношении религии. Этот орган издавал массу запретительных инструкций, но тут же требовал от своих уполномоченных тактичного отношения к служителям культа. Церкви фактически было запрещено заниматься хозяйственной деятельностью, но в инструктивных письмах говорилось о том, что запрещается вмешиваться в финансовые дела церкви. Совет даже рассылал уполномоченным специальные инструктивные письма, где говорилось о том, как уполномоченный должен вести себя с духовенством и верующими. Особенно много таких писем было в 1944 г., когда аппарат Совета и в центре и на местах только формировался. В одном из них, поступившем в Саранск в июне 1944 г., в частности говорилось: «Уполномоченный в своих деловых отношениях с верующими и духовенством не должен допускать сращивания с ними, быть строго официальным и не давать никакого повода к тому, чтобы себя каким-то образом скомпрометировать.
В той церковной среде, в которой работает уполномоченный Совета, всегда найдутся отдельные лица, могущие умышленно спровоцировать уполномоченного, а затем принять меры к его дискредитации путём ли распространения соответствующих слухов, путём ли подачи заявления, или ещё каким-либо другим способом. Это необходимо учитывать уполномоченному в своей практической работе.».17 Это письмо является ярким образчиком того, что несмотря на некоторые послабления в отношении деятельности церкви, на которые пошло государство в годы войны, к верующим и духовенству продолжали относиться как к некоему преступному, чуждому советскому обществу элементу, как к неполноценным гражданам, людям второго сорта. Отсюда и соответствующее отношение к тем чиновникам, которые по роду своей работы, вроде бы, должны защищать интересы верующих. Такое отношение хорошо иллюстрируют факты из истории нашей республики в годы войны. Вот выдержки из доклада упол-номоченного Совета по делам РПЦ в Мордовии председателю Совета Г.Г. Карпову: «…Вы рекомендуете обратиться к Председателю Совнаркома по вопросам отдельной комнаты и командировок. Все эти вопросы ставились мною неоднократно, но безрезультатно. … В настоящее время также только что вернулся из месячной командировки по посевной кампании.
Относительно освобождения второй половины здания церкви в г. Саранске, занятой архивом НКВД вопрос с моей стороны ставился также несколько раз перед Председателем СНК. Результатом того был ряд распоряжений Предсовнаркома Саранскому горсовету о предоставлении здания для архива. Горсовет предоставлял здание, которое Наркоматом НКВД отбраковывалось как непригодное, то как подвальное, то как за городом, то как недостаточное по площади. Поэтому я считаю, что с моей стороны принимались все зависящие от меня меры и разъяснялось о недопустимости такого положения Народному Комиссару НКВД тов. Николаеву, который отделался отписками и грубыми выходками по адресу Уполномоченного Совета, заявив, что какой-то Уполномоченный требует от меня, Наркома НКВД, освобождения здания.».18
В следующем, 1945-ом году, обнаружилась ещё одна своеобразная деталь, которая как нам представляется, также, до некоторой степени, связана с отношением государственных органов к религии. Благочинный Саранского округа И.В. Баклашкин сообщал о том, что ряд незарегистрированных священников отказались занять вакантные места при открываемых приходах. Они мотивировали это тем, что «нужно платить налоги и быть под контролем».19 И в тоже время признались благочинному, что и без регистрации совершают религиозные обряды по просьбам верующих. В связи с этим епископ Пензенский и Саранский вынужден был направить во вновь открытые приходы Мордовской АССР двух священников из Пензенской области.
Да и в жизни республики постоянно имели место факты, которые заставляли усомниться в том, что признание властью права церкви на существование в советском обществе это всерьёз и надолго. В начале 1945 г. в с. Троицкое Ковылкинского района имел место следующий случай. В Ковылкинский райисполком от уполномоченного Совета по делам РПЦ поступили материалы для проверки ходатайства верующих с. Троицкое об открытии церкви. Райисполком, в соответствии с установленным порядком, направил техника для осмотра здания церкви, где находился ссыпной пункт Ковылкинской конторы «Заготзерно». Заведующий этой конторой не допустил техника для проверки технического состояния здания церкви, а райисполком не обратил на это никакого внимания и оставил этот вопрос не решённым.20
Правда происходили случаи и другого рода, но тоже, по мнению власти, противозаконные. В Козловском районе в с. Перемись председа-тель сельского совета и председатель колхоза провели собрание колхозников, на котором рассматривалось их заявление об открытии церкви. Собрание вынесло решение освободить здание церкви, в котором располагался колхозный склад. Этот случай попал в разряд чрезвычайных и немедленно за подписью председателя Совнаркома Мордовии в районы республики поступило письмо о личной ответственности председателей райисполкомов за соблюдение имеющихся законоположений об открытии церкви.
Из анализа вторичных и первичных заявлений верующих, посту-павших на имя уполномоченного видно, что большинство из них было связано с приближением больших религиозных праздников, на что имеются указания в текстах самих заявлений. Правда их количество продолжало уменьшаться. Так, за первые пять месяцев 1945 г. поступило 13 заявлений: три с января по март и 10 в апреле – мае. Судьба трёх, поступивших с января по март, сложилась следующим образом: одно заявление с заключением СНК МАССР направлено в центральный аппарат Совета по делам РПЦ, одно отклонено СНК и одно «находилось на рассмотрении». Что же касается остальных десяти, то из них: одно заявление снято с рассмотрения, три заявления возвращены верующим, как отмечено в документах уполномоченного, «для пересоставления, как недостаточно оформленные», по трём заявлениям вынесено заключение СНК МАССР об удовлетворении ходатайств верующих, что касается остальных трёх ходатайств, то судьба их неизвестна.
Зато известно другое. В стране, где по Конституции 1936 г. и по декрету 1918 г. церковь была отделена от государства, государственные чиновники проверяли организацию ведения учёта и хранения имущества в действующих церквях. В начале 1945 г. такая проверка была проведена в Мордовии и уполномоченный Совета по делам РПЦ Мельгунов с неудовольствием отмечал, что «не заведены ими приходно-расходные книги, и не внесены пожертвования и переданное церковное имущество».21
Самым важным событием 1945 г. для внутрицерковной жизни был Поместный собор РПЦ, который состоялся 31 января – 2 февраля. Необходимость созыва этого собора была вызвана смертью патриарха Сергия, скончавшегося 15 мая 1944 г. На этом соборе митрополит Ленинградский Алексий (Симанский, 1877-1970) был единогласно избран тринадцатым по счёту патриархом Московским и всея Руси. Выбор этой кандидатуры был не случаен. Дело в том, что после смерти патриарха Сергия было обнаружено завещание, датированное 12 октября 1941 г., где говорилось, что в случае его смерти в должность патриаршего местоблюстителя вступает Ленинградский митрополит Алексий.22 Здесь, однако, возникают вопросы. Дело в том, что каноны запрещают правящим архиереям назначать себе преемников. Но это правило в истории РПЦ нарушалось. Скажем, нарушение этого правила Поместным собором 1917-1918 гг. было вызвано критическим положением церкви в тот момент. То, что такой знаток канонов, как патриарх Сергий, тоже пошёл на это нарушение, указывает на его не-уверенность в прочности и долговечности «конкордата» с советским правительством, что косвенно подтверждается текстом завещания. Но решение русского епископата идти на это нарушение на Соборе 1945 г. нельзя, на наш взгляд, объяснить иначе как прямым давлением определённых государственных органов.
На этом Поместном соборе было также принято новое Положение об управлении РПЦ. Оно было составлено при участии члена Совета по делам РПЦ К. Зайцева и утверждено постановлением Совнаркома СССР от 28 января 1945 г.23 В положении говорится: «…патриарх для решения назревших важных церковных вопросов созывает, с разрешения правительства, Собор Преосвященных Архиереев и председательствует на Соборе, а когда требуется голос клира и мирян и имеется внешняя возможность к созыву очередного Поместного собора, созывает таковой и председательствует на нём».24
Из всех постоянных соборных церковных органов, утверждённых Собором 1917-1918 гг., сохранился только возглавляемый патриархом Синод епископов, и состав его был гораздо менее демократичным: в него входили митрополиты Киевский, Ленинградский и Крутицкий (Московский) и три епископа, приглашаемых патриархом и постоянными членами Синода по старшинству на полугодичные заседания Синода.
В Положении полностью отсутствовало точное определение обя-занностей и прерогатив разных органов церковного управления. Единственной очевидной функцией Поместного собора является избрание нового патриарха. И действительно, в «доперестроечный» период, после Собора 1945 г., Поместный собор созывался лишь однажды – в 1971 г., для избрания патриарха Пимена на место скончавшегося в 1970 г. Алексия I.
Положение 1945 г. противоречило законодательству 1929 г. и другим советским законам о религии и церкви, поскольку устанавливало в высшей степени централизованное церковное управление с последова-тельным подчинением низших органов высшим и с сосредоточением власти в руках патриарха. Но советские законы не признавали никаких религиозных объединений, кроме групп из 20-ти мирян, снимающих у государства церковное помещение. Патриарх получил право назначать епископов, что включало и право их перевода в другие епархии. Епископы должны были представлять патриарху ежегодный отчёт о вверенных им епархиях.
В епархиях устанавливались такого же рода отношения между епархиальным архиереем и благочинными, а также между благочинными и приходскими священниками. Правящий епископ мог, по своему усмотрению, создать Епархиальный совет, в который входили приходские священники, или же управлять епархией при помощи своей канцелярии. Вопреки советским законам, священники полностью подчинены епископам, которые обладали правом их назначения и перевода.
Положение ограничивало прерогативы двадцаток, которые были переименованы в приходские общины. Органами приходской общины являлись общее приходское собрание и избираемые этим собранием в составе трёх лиц Церковный совет и Ревизионная комиссия. Священник, бывший до этого «наёмником» двадцатки, становился теперь главой приходской общины и председательствовал как на приходском собрании, так и в Церковном совете.
Естественно, что Совет по делам РПЦ немедленно разослал на места своим уполномоченным циркуляр, в котором предлагалось проследить за тем, как верующие реагируют на решения Поместного собора и свои наблюдения довести до сведения Совета. Уполномоченный по Мордовии П. Мельгунов сообщал о том, что духовенство восприняло сам факт созыва Собора как расширение церковной деятельности. С этим заявлением можно, пожалуй, согласиться, так как по сравнению с предвоенным временем налицо был явный прогресс. Но когда далее Мельгунов пишет в своём отчёте о массовом открытии церквей, то применительно к Мордовии, где к тому времени было лишь 4 действующих церкви, это можно отнести с большой натяжкой.24 В какой-то мере, и это тоже отмечает уполномоченный, можно говорить о возбуждении религиозных чувств в связи с решениями собора. Вероятно под впечатлением решений Поместного собора новый благочинный Саранского благочинного округа священник П. Любимцев заявил в беседе с уполномоченным П. Мельгуновым, что желал бы открытия церквей во всех местах Мордовии, где сохранились церковные здания, указав при этом сразу же на несколько населённых пунктов. На это ему ответили, что от верующих этих сёл заявлений не поступало, а рассматривать вопрос об открытии церквей без заявлений верующих невозможно. Но нельзя также, предупредили благочинного, побуждать верующих этих населённых пунктов к написанию ходатайств.25 В 4-х действующих церквях, в соответствии с новым Положением об управлении РПЦ, была изменена структура Церковных советов. В состав совета в качестве председателей были введены настоятели церквей. Но как показывает случай, произошедший в г. Темникове, далеко не все приняли эти новшества. Там приходская община Успенской церкви, а также прихожане, не вошедшие в Церковный совет, потребовали от Темниковского райсовета(!) переизбрания «двадцатки», мотивируя это тем, что группа, подписавшая договор, не отражает настроения и желания прихожан. Уполномоченному пришлось вмешаться в конфликт и через райсовет разъяснить, что переизбрание Церковного совета может быть осуществлено только по требованиям Епархиального епископа, или через благочинного по согласованию с уполномоченным Совета по делам РПЦ.26
Что же касается рядовых верующих, мирян, то надо сказать, что, в целом, они имели довольно смутное представление о решениях Поместного собора. Одна из основных причин этой неосведомлённости – незначительная распространённость центральной печати, особенно в сельской местности. То, что сообщалось о Соборе , зачастую доходило до верующих в виде пересказов тех, кто имел возможность знакомится с центральной печатью. Духовенство же в количестве семи священников, двух диаконов и одного псаломщика (как видим, произошло даже сокращение количества священников на 3 человека) просто не в состоянии было довести решения Собора до всех верующих. Тем более, что действующие церкви были, как мы отмечали выше, лишь в четырёх районах республики из 32-х: по одной в Ардатовском, Темниковском, Ширингушском и Саранском районах.27
Продолжались споры по поводу освобождения здания церкви Иоанна Богослова от архива НКВД. Нарком НКВД Николаев, несмотря на два решения СНК МАССР, распоряжения об освобождении церкви так и не исполнил. В мае 1945 г. по этому вопросу было принято третье по счёту распоряжение СНК. Более того, председатель СНК Тингаев, по докладу уполномоченного, отдал распоряжение поставить этот вопрос на суженном заседании СНК. Таким образом, к концу Великой Отечественной войны здание церкви, возобновившей свою деятельность в феврале 1944 г., так и не было освобождено.
Последние месяцы Великой Отечественной войны в религиозной жизни Мордовии отмечены также настоятельными требованиями жителей с. Макаровка Саранского района об открытии церкви в их селе. Там, как известно, сохранилось великолепное церковное здание и верующие этого села дважды подавали ходатайство об открытии храма. Одно из этих заявлений было рассмотрено на заседании СНК МАССР и отклонено со следующей мотивировкой: «…данный населённый пункт находится на расстоянии 5 километров от действующей церкви г. Саранска».28 Это, однако, не удовлетворило верующих и вскоре ходатайство об открытии церкви поступило от них повторно. После этого, судя по архивным документам, наиболее активными ходатаями занялись, как это принято говорить, «компетентные органы». Ими было установлено, что существует небольшая группа жителей с. Макаровка, которые являются наиболее активными поборниками открытия церкви. Среди этих людей особенно выделялся некий Степунин, который посетил уполномоченного Совета по делам РПЦ и сообщил о том, что через его (Степунина) знакомого в Москве ему, якобы, известно, что на имя уполномоченного посланы документы, разрешающие открыть церковь в Макаровке. В письме московский знакомый Степунина сообщал ему о том, что он со своей стороны сделал всё, чтобы помочь жителям села, посетив Совет по делам РПЦ при СНК СССР. Степунин являлся членом Церковного совета церкви Иоанна Богослова и был одним из активных ходатаев и по открытию этой церкви.
Но Степунину было сообщено, что решение о невозможности от-крытия церкви в Макаровке уже принято СНК МАССР и пересматривать его нет необходимости.
В связи с изменением системы управления РПЦ епископы могли самостоятельно принимать решения о назначении священников в тот или иной приход. Это обстоятельство вызвало некоторое беспокойство у уполномоченного по Мордовии, который обращал внимание на то, что «епископ Пензенский и Саранский при назначении священников во вновь открываемые церкви часто прибегает к перемещению из одной церкви в другую».29 В связи с этим он просил центральный аппарат совета разъяснить, как себя вести в этих случаях уполномоченному, вмешиваться или нет в причины таких частых перемещений. Как явствовало из очередного инструктивного письма, позиция уполномоченного в этом случае должна быть следующей: «…При ознакомлении на местах с положением и деятельностью приходов, с состоянием религиозного движения среди населения и т.п. не допускать даже видимости вмешательства во внутрицерковные дела, потому Совет запрещает уполномоченным производить специальные вызовы духовенства и церковных служителей и отдельных верующих с целью получения от них сведений о церковной жизни и о религиозном дви-жении, а также вести специальные опросы и требовать какие-либо сведе-ния, справки и т.п., касающиеся церковной жизни, за исключением вопросов, относящихся к выполнению договора на церковное здание и культовое имущество.».30 Казалось бы государственный орган, призванный защищать интересы верующих, выступает за невмешательство государства в церковные дела и именно этого требует от своих работников на местах. Но это лишь на первый взгляд. Далее же в письме говориться, что «все интересующие вопросы и сведения необходимо выяснять путём тактичных попутных бесед с отдельными, заслуживающими доверия, лицами из числа духовенства, церковных служителей и верующих».31 Имея даже общее представление об общественно-политической обстановке в СССР в период культа личности Сталина, зная о массовых репрессиях в отношении советских граждан совсем нетрудно догадаться, что подразумевалось под «так-тичными, попутными беседами с отдельными, заслуживающими доверия, лицами». Конечно, речь шла о доносительстве, столь пышно расцветшем в сталинское время, которое так бережно культивировала власть.
1945 – это ещё и год великой Победы. В связи с этим небезынтересно узнать: происходили ли какие-либо религиозные мероприятия, связанные с сообщением об окончании войны на территории нашей республики? Изучая документы, хранящиеся в фондах Центрального государственного архива Республики Мордовия мы встретили лишь одно упоминание о религиозном мероприятии состоявшемся в этот день. В Торбеевском районе 9 мая 1945 г. верующими было организовано шествие с иконами вокруг села. Других достоверных сведений о том, что происходило в действующих церквях Мордовии в этот день, в нашем распоряжении нет.
Но известно другое. И в годы войны, и после её окончания и духовенство, и миряне изъявляли многочисленные желания служить панихиды на братских могилах воинов, которые были рассеяны по всей стране – и во фронтовой, и в тыловой зонах, где находились многочисленные эвакогоспиталя. Известно, что эвакогоспиталь был и в г. Саранске. Но самостоятельно принимать решения по этому вопросу руководство РПЦ не имело права. А позиция Совета по делам РПЦ была такой: «Уполномоченным Совета не следует давать разрешений на служение панихид на братских могилах, поскольку в них хоронились граждане различных исповеданий, и не принадлежавшие ни к одному вероисповеданию (т.е. атеисты –А.Б.)».32
Ещё один важнейший вопрос, связанный с деятельностью РПЦ в годы Великой Отечественной войны – это её патриотическая деятельность. Во время войны церковь устраивала сборы добровольных пожертвований не только на военные нужды, но и на нужды инвалидов и сирот войны. Эта деятельность развернулась особенно широко при патриархе Алексии, после 1944 г. Несмотря на то, что такая деятельность была запрещена законодательством 1929 г., Сталин лично поблагодарил церковь за её труды. В Положении 1945 г., о котором речь шла выше, этот прецедент был использован для расширения имущественных прав церкви. В 41-й статье Положения было указано, что исполнительный орган приходской общины может «вносить потребные суммы на содержание епархиального архиерея и его управления, а также на общецерковные нужды: на патриаршее управ-ление и на содержание духовных учебных заведений при патриархии».33 Было узаконено также отчисление приходских средств на «патриотические нужды». Очевидно, вначале термин «патриотические нужды» охватывал всякую благотворительную церковную деятельность. Патриархия, епархии и приходы получили разрешение помещать церковные средства на хранение в банк или сберкассу, что раньше также было запрещено.
Патриотическая деятельность церкви завоёвывала признание и уважение не только среди верующих, но и у атеистов. Об этом писали в адрес правительства СССР бойцы и командиры действующей армии, работники тыла, общественные, религиозные деятели и граждане союзных, дружественных и нейтральных государств. Да и сама патриотическая, благотворительная деятельность церкви в годы войны, вероятно, послужила одним из факторов, побудивших государство задуматься об изменении своего отношения к церкви.
Имеются документы, которые показывают, что государственные органы весьма серьёзно относились к этой стороне деятельности церкви, поскольку государство от этого получало определённую пользу. Так, ещё в 1944 г. Совет по делам РПЦ дал поручение своим уполномоченным тщательно показывать в своих отчётах в чём заключалась материальная составляющая патриотической деятельности РПЦ. «Придавая значение правильной и точной разработке этого вопроса, - говорилось в документе, - предлагаю в течение мая – июня месяцев 1944 г. через епархиального епископа, а там, где такового нет – через благочинного настоятеля (путём устной договорённости) собрать полные и точные сведения по всем церквям Мордовской АССР о всех без исключения произведённых сборах (деньгами, вещами и др. ценностями), начиная с 22 июня 1941 г. и в суммарном выражении представить их к 1 июля 1944 г. в Совет по делам РПЦ при СНК СССР. …
…Если есть случаи, что отдельные приходы не принимали участие в сборе средств или вещей в фонд обороны, в записке следует указать об этом.»34 При проверке в июне 1944 г. работы уполномоченного П. Мельгунова инспектором Совета по делам РПЦ Мироновым, он, в беседе с благочинным Саранского округа И.В. Баклашкиным, обратил внимание последнего на необходимость усилить с его стороны внимание патриотической деятельности церкви. И, как пишет в своём докладе инспектор Совета по делам РПЦ, «благочинный одобрил это пожелание и обещал его выполнить».35
Понятно, что говорить об этой стороне деятельности церкви в Мордовии можно лишь с 1944 г., поскольку до этого, как мы уже указывали, действующих церквей на её территории не было. После появления действующих церквей картина складывалась следующим образом.36
С 1 апреля по 1 июня 1944 г.: прихожанами и духовенством церкви Иоанна Богослова г. Саранска на строительство танков и самолётов собрана 31 тыс. руб. и на оказание помощи детским учреждениям собрано 11060 руб. Всего – 42060 руб.
С 1 июля по 1 октября 1944 г.: духовенство и верующие церкви Иоанна Богослова г. Саранска собрали на патриотические цели 30 тыс. руб.
С 1 октября 1944 по 1 января 1945 г.: духовенство и верующие церкви Иоанна Богослова г. Саранска собрали на патриотические цели 32 тыс. руб.
С 1 января по 1 апреля 1945 г.: действующими церквями Мордовии внесено на патриотические цели 10 тыс. руб.
С 1 апреля по 1 июня 1945 г.: действующими церквями Мордовии собрано на патриотические цели 20 тыс. руб.
Таким образом, за указанный период верующие Мордовской АССР собрали и передали на патриотические цели 134060 рублей.
Совет по делам РПЦ доводил до сведения своих уполномоченных, что внесённые верующими средства (деньги и вещи) в фонд обороны или на подарки бойцам Красной Армии, не должны сдаваться в банк, сберегательные кассы, комиссии по приёму вещей, или другие органы, а распределяются руководителями церковных общин непосредственно среди отдельных семей красноармейцев, инвалидов войны, раненых в госпиталях и раздаются отдельным гражданам по своему усмотрению. Иногда в годы войны религиозные организации допускались к постоянному шефству над госпиталями и детскими домами.
Но вслед за этими разъяснениями в инструкции для уполномочен-ных следовала фраза, что «раздачу денежных пособий отдельным лицам и шефство над лечебными и детскими учреждениями религиозные организации используют для усиления своего влияния на массы».37 Этим явно хотели подчеркнуть, что сама благотворительная деятельность церкви должна проходить под строгим контролем со стороны государственных органов. В одном из инструктивных писем, например, говорилось о недопустимости организации в храмах так называемых «чёрных касс». Этим термином государственные органы называли те денежные средства, которые прихожане и духовенство собирали для оказания материальной помощи либо служителям культа, оказавшимися «за штатом» без средств к существованию, либо особо нуждающимся прихожанам. Однако Совет по делам РПЦ требовал немедленно пресекать такие действия.38 Допускался сбор средств только на нужды обороны.
Итак, подведём итоги. В начале Великой Отечественной войны, как мы указали выше, на территории Мордовской АССР не было ни одной действующей церкви. Более того, уже в годы войны, в августе 1941 г. по уведомлению наркома лёгкой промышленности РСФСР в Мордовию должны были эвакуировать из Москвы и Орехова-Зуева оборудование трёх швейных фабрик и разместить их в здании бывшей церкви с. Макаровка, Предтеченскую церковь переоборудовали под хлебзавод. В марте 1942 г. здание бывшей Троицкой церкви в г. Саранске было передано Наркомсобесу МАССР под протезно-ортопедическую мастерскую.39 Но после 1943 года ситуация стала меняться к лучшему и к концу Великой Отечественной войны на территории Мордовской АССР было 4 действующих церкви, которые располагались в Ардатовском , Ширингушском районах, городах –Темникове и Саранске. Кстати говоря, вопрос об освобождении здания церкви Иоанна Богослова от архива НКВД в годы войны так и не был решён и даже в апреле 1946 г. уполномоченный Совета по делам РПЦ в Мордовии в своём отчёте сообщал, что министр внутренних дел Николаев «не выполнил решения Совнаркома от 27 ноября 1945 г. об освобождении здания церкви от архива к 1 марта 1946 г. В связи с этим, - писал уполномоченный, - мною был поставлен в известность Председатель Совета Министров тов. Тингаев, а также ему было доложено, что жалобы духовенства этой церкви и епископа, который посетил меня в последних числах марта, по существу высказывают недовольство по отношению к местным властям, а также снимают с себя ответственность за порядок в церкви и за несчастные случаи, которые могут произойти вследствие тесноты в церкви.».40 И в этом эпизоде – ещё один яркий штрих, показывающий отношение к верующим. Что касается численности духовенства, то на 1 июня 1945 г. в Мордовии имелось 7 священников, 2 диакона и 1 псаломщик, которые были зарегистрированы органами власти и допущены к проведению церковных служб.41 Такое количество священнослужителей, разумеется, не могло удовлетворить религиозные потребности верующего населения Мордовской АССР, о чём свидетельствуют многочисленные случаи проведения «нелегальных» богослужений незарегистрированными священниками и многократные обращения верующих граждан к священникам действующих церквей Мордовии о выезде в тот или иной населённый пункт для проведения богослужений и отправления религиозных треб. Вопрос о возобновлении деятельности монастырей на территории Мордовии в те годы на официальном уровне даже не поднимался. Да и что было говорить об открытии монастырей, когда подавляющее большинство ходатайств верующих граждан о возобновлении деятельности церковных приходов, иногда весьма настойчивых, оставались без удовлетворения.
Как же оценить ту ситуацию в отношениях между церковью и государством, которая сложилась в нашей стране в годы Великой Отечественной войны? Что это – серьёзная попытка изменить ситуацию в государственно-церковных отношениях в лучшую сторону, дать миллионам верующим реальную возможность открыто выражать свои убеждения и исполнять религиозные обряды, или очередной политический манёвр?
Чтобы ответить на эти вопросы следует обратить внимание на то обстоятельство, что проводилась эта работа в условиях тоталитарного государства, идеология которого базировалась на воинствующе-атеистических принципах. Вследствие этого речь можно вести лишь об относительной нормализации отношений между церковью и государст-вом. Если сравнивать положение РПЦ в годы Великой Отечественной войны с 20-ми – 30-ми годами ХХ столетия, то, конечно, был заметен прогресс – началось открытие церквей, затихли репрессии против духовенства. Ведь перед войной дошло до того, что трудно было отыскать служителя культа, не привлекавшегося к уголовной ответственности за так называемую «антисоветскую» деятельность.
Если же применять к положению церкви в СССР в военные годы мировые демократические стандарты, то нашей стране до них было очень далеко. Ведь даже солидной правовой базы, регулирующей эти вопросы, практически не было. Да и государство строго следило за каждым шагом духовенства, ограничив его деятельность довольно узкими рамками. Поэтому, как мы показали выше на примере истории нашей республики, процесс «нормализации» государственно-церковных отношений выглядел весьма своеобразно. Когда новые идеи «церковной политики» стали претворяться в жизнь, то многие партийные и советские работники, воспитанные на «единственно правильной» марксистской идеологии, в условиях отсутствия какой-либо конкуренции мировоззрений оказались в непривычной для себя ситуации. Они столкнулись с совершенно другим мировоззрением, которое как бы раздвигало рамки дозволенного в страшных условиях сталинской диктатуры, где место Бога давно уже занял сам Сталин. Только уже поэтому для тоталитарного сталинского государства религия оказывалась лишней, ибо она несколько приподнимала «железный занавес» догматизированной марксистской идеологии, которым Советский Союз был отгорожен от всего мира, показывая, что возможен иной взгляд на мир. А конкуренция идеологий – это серьёзное испытание для любой тоталитарной системы. Отсюда рождалось стремление всячески ограничивать деятельность церкви, ибо до некоторой степени она действительно была угрозой той идеологии, которая насильственно насаждалась в СССР.
В то же время в годы тяжелейших испытаний, выпавших на долю нашей Родины, нельзя было не обращать внимания на 70% населения страны, которые по данным переписи 1937 г. назвали себя верующими. И власть была вынуждена прибегнуть к политическому манёвру, стремясь сплотить вокруг себя все слои населения во имя реализации главнейшей общенациональной цели – победы над фашистской Германией.