Утром седьмого дня мимо нашего лагеря прошли двое с металлодетектором. Не наши, но и не из местных. Скорее всего - «черные», немецких позиций здесь хватает. От них всякой пакости можно ожидать. Уже третий день слышны взрывы. Издалека доносится грохот, как от раскатов грома. Похоже, «черные» балуются. После самого мощного взрыва земля гудела секунд двадцать. Взрывчатки в этих лесах полно: в километре от лагеря в лесу мы наткнулись на две кучки немецких минометных мин. Штук тридцать. Пластиковые «головки» отломаны, а тол на месте. Желтый, как мыло. Если его весь выплавить, то килограммов пять выйдет. Нам-то, конечно, он даром не нужен, а вот почему его «черные» оставили? Это же верные деньги... Или верный срок... Боже ты мой, сколько в этой земле железа! В каждом раскопе, как минимум, три или четыре снарядных осколка - граммов триста проржавевшего иззубренного железа. Работать здесь с металлоискателем - зря терять время. Пищит не переставая. Один из лесов мы так и прозвали - «Железный». Куда ни глянь, стреляные орудийные гильзы, целые и раскуроченные снаряды, куски танковой брони, гусеничные траки. Рядом с обломками танка пулеметные ленты.
Нашли в лесу еще одну траншею. Рядом разбросаны солдатские каски. Ни одной целой. Почти в каждой по две пробоины - входное и выходное отверстия на уровне лба. После такого не выживают. И снова россыпи патронов: русские, с длинными бронебойно-зажигательными пулями. И гранаты. Странно, но оказывается, даже к этим смертоносным находкам можно привыкнуть. Топим их в ближайшей воронке, залитой водой. В одном из раскопов лопата наткнулась на кости. Все встрепенулись... Но после извлечения находки стало ясно - не человеческие. Да что ты будешь делать! Ведь все есть: противогазы, расщепленная ложа винтовки, два ржавых автоматных диска, эмалированная кружка... А останков нет. Огорчались недолго. Метрах в ста от траншеи, на болотистой пойме ручья, лопата задела череп прямо под тонким слоем дерна. Наконец-то. Совместными усилиями расчистили небольшую воронку. Один. Лежал на спине с раскинутыми руками, как будто его откуда-то принесли. Ни ремней, ни ботинок, только одна гимнастерочная пуговица, на которой едва различимы серп и молот. Для нас и это радость: не немец. Буквально в нескольких метрах - еще один, но останки разбросаны на площади в несколько метров. То ли взрыв разметал, то ли паводком размыло за шестьдесят лет, то ли звери растащили. Невдалеке, на пригорке, два тяжеленных броневых листа от советской самоходки. Странно, что их после войны не увезли на металлолом. Может быть, найденные нами солдаты - из ее экипажа?.. На следующий день, прямо в ручье, нашли останки еще двух солдат. В нескольких метрах от них - противотанковое ружье ПТРД с погнутым стволом. Хороший был бы экспонат для музея, но тащить на себе до Саранска двухметровую железяку никто не захотел. Подарили зубцовскому отряду. Еще одна жутковатая история, рассказанная местными поисковиками. В одной из сохранившихся деревень им показали яму, в которой были похоронены больше сотни бойцов Красной армии. А заодно и рассказали, как они погибли. Жил в той деревне пожилой мужик. Нелюдимый и жадный до крайности. Дом он себе поставил на отшибе, около леса. И вот в начале 42-го года, в ту деревню вошла какая-то советская часть. Судя по всему - из резерва, или недавно сформированная где-то в Сибири. Солдаты молодые, здоровые. Все в новеньких белых валенках и полушубках. Эти-то полушубки их и погубили. Ночью тот мужичок побежал в соседнее село, где стояли немцы, и рассказал все, что знал. Ночью окружили они деревню, поставили пулеметы и с рассветом начали бойню. Из той сибирской роты едва ли кому удалось Спастись. Предатель и после этого не успокоился. Аккуратным оказался: пешком прошел сорок километров до немецкой комендатуры и получил письменное разрешение похоронить убитых солдат. А потом началось самое страшное. Чтобы снять с окоченевших трупов валенки, он отрубал ноги, чтобы потом оттаять их у печки в своей избе. Снимал и полушубки, оставляя только те, что в клочья изорваны пулями. Не пропадать же добру. Сняв все, годное для продажи, мародер стащил раздетые трупы в большую воронку и закопал. А когда деревню освободили, бабы взяли, что под руку попалось, и пошли убивать того душегуба. Зашли в избу и увидели, что лежит он на кровати, парализованный. Голова повернута в сторону окна, за которым, ровно в двадцати пяти шагах, были похоронены те, кто погиб по его вине. Почти ДВАДЦАТЬ ЛЕТ он смотрел на них, пока смерть не избавила его от этой муки. Есть Бог на свете. Уйдя на разведку, Алексей Кузнецов вышел к лесу, где когда-то была деревня Бондарево. Такого никто из нас еще не видел: на поляне сложены в кучу больше полусотни наших и немецких касок, полусгнившие ботинки, гранаты, ствол от немецкого пулемета, коробки от пулеметных лент, больше десятка ржавых саперных лопаток, обрывки ремней, пара футляров от немецких противогазов. Рядом, на березе, какой-то шутник прибил дорожный знак «Осторожно! Земляные работы». Знак весь в пробоинах: то ли охотники тренировались, то ли «черным» повезло откопать полностью исправный ствол. Вроде бы, лес светлый, как заброшенный городской парк, а душу гнетет. В какую сторону не пойдешь, кругом пробитые каски: прямо под ногами, полускрытые прошлогодней листвой, на деревьях. Сотни касок - сотни жизней. Русская траншея наполовину вскрыта, на отвале десятки солдатских ботинок, саперных лопаток, и прочих солдатских пожитков. Догнивает на бруствере сукно солдатских шинелей, сохнут под весенним солнцем клочья кожи от полушубков... Оставшиеся до отъезда дни проводим в этом лесу, но практически безрезультатно. Мы уезжаем домой, оставив за собой временное захоронение под простым березовым крестом. В августе, в годовщину освобождения Зубцовского района, мы похороним найденных бойцов со всеми почестями.
* * *
В Саранске вскрыли медальон. Начали разворачивать бланк... Первые строчки, где должны быть написаны фамилия, имя, отчество и место призыва, не заполнены. А вот адрес родных четко выведен простым карандашом «Аншукова Анастасия Петр. Вологодская обл., Андомский р-н., Верховский с/с., д.Сидорово» Сразу же снимаем с полки «Книгу Памяти» Вологодской области. Находим. «Аньшуков Нестер Иванович, 1915 г.р., погиб 9.09.1942 года у д.Векшино».
НЕ БЫЛО БЫ СЧАСТЬЯ...
В один из майских дней этого года поисковики провожали в армию одного из своих товарищей - Сергея Чегрина. Сидя у военкомата пили пиво, пели военные и поисковые песни. Как-то незаметно подошел подвыпивший мужичок средних лет, постоял, послушал. - Откуда вы эти песни знаете? - Да мы вообще-то поисковики. Мужичок замолчал, а еще через пару минут кто-то заметил приколотый к его джинсовке значок - металлического эсэсовского орла. Значит - «черный», немцев копает. Дело явно шло к выяснению отношений (не любят настоящие поисковики «черных следопытов»)... И тут прозвучало магическое слово - Зубцовский район Тверской области. Вот это да! Мы за неделю до этого как раз оттуда приехали. Начали мужичка поподробнее расспрашивать, и тот рассказал, что сам-то он в Саранске родился, а вот мать его из Зубцовского района, из деревни Дурнево. И там, на их огороде братская могила наших солдат. Мать живет сейчас в Саранске, на Химмаше. Надо ли говорить, что уже через пару дней мы сидели в маленькой квартирке Галины Александровны Скворцовой. В войну ей было чуть больше десяти лет, но она хорошо помнит, как солдаты на месте их сгоревшего сарая выкопали яму и сносили в нее убитых с соседнего поля.
ДЕРЕВЕНСКИЙ «КАРБЫШЕВ»
В августе, приехав в Дурнево, мы уже обозревали окрестности. Старый дом Скворцовых давно уже купили московские дачники, огород, не раз до этого перепаханный, зарос сорняком выше пояса. На могильный холмик даже намека не осталось. Зубцовские поисковики из отряда «Долина» по нашей просьбе разыскали в соседнем селе младшую сестру Галины Александровны - Валентину. Она и показала точное место, где было захоронение. Ох и тяжела земля зубцовская. Сплошная глина. Поначалу лопата в нее хоть туго, но лезет, а вот подсохнет под солнцем, и хоть топором руби. И рубили... Останки обнаружились на глубине полутора метров. Постепенно вырисовался контур могилы - пять метров в длину и два в ширину. В деревне всего две семьи коренных, остальные - москвичи. Передав приветы от Галины Александровны ее стародавним подругам, узнали от них массу подробностей о войне и о жизни во время оккупации. - Мы по улице шли, а наш деревенский парень воду из колодца набирает. Глядите, говорит, вон наши разведчики в белых халатах в лес пошли. Скоро бой будет. Мы, конечно, сразу домой, прятаться. И вскоре от леса гул пошел. Это наши «ура» закричали. И сразу же пулеметы немецкие. Потом стихло. Часу не прошло – снова «ура» и снова пулеметы. Так до самого вечера. На другой день вышли, а всё поле от шинелей серое. - Немцы сначала наглые были, гордые. Одного деревенского мужика, он вроде как дурачок был, в мороз у колодца водой обливали, пока на смерть не замерз. А вот когда им под Москвой дали, тут другие немцы пришли. Постарше и без гонору. На пальцах объясняли, что, мол, Гитлер со Сталиным пусть сами друг-другу капут делают, а у нас дома «кляйне киндер», детишки то есть. Эти не зверствовали, но одного старика с женой повесили. А дело так было так: аккурат под Новый год деревенские парни из их машины все рождественские посылки украли. Немцы, конечно, разозлились и приказ вывесили: явиться с повинной, а то смерть. Четверо парней пришли, их выпороли и отпустили. А один то ли в лес убежать успел, то ли затаился. Вот его родителей и повесили. Долго висели, больше недели.
СИБИРЯКИ?
Пять дней спустя братская могила, расчищенная ножами и кисточками, лежала перед нашими глазами. Всё, как Галина Александровна рассказывала, лежат в несколько слоев, уложенные «валетом». У кого кисть руки оторвана, у кого обе ноги переломаны. Лежат, как смерть их застигла: один за раздробленную голову схватился, у другого руки раскинуты и лопатки сведены, как в приступе мучительной боли. Хоронили их в мороз, да и полутораметровый слой крепчайшей глины роль термоса сыграл. На костях сохранились большие лоскуты шинельного сукна, валенки, остатки свитеров, варежек и шерстяных носков домашней вязки. На черепах волосы: черные, рыжие и каштановые. Судя по сохранности зубов - мужики во цвете лет, от тридцати до сорока. У двоих на шее медные крестики. У одного на шапке хорошо сохранившаяся звездочка. Самое странное - эти самые вязаные вещи и содержимое карманов. Свитера у всех одного цвета, как будто одни руки их вязали. Три деревянных ложки, покрытые черным лаком, тоже как будто один мастер вырезал. То же самое с мундштуками. У одного в кармане шинели лежал лист газеты «Известия» за декабрь 1941 года, сложенный в несколько слоев. Похоже, все они были из одной части, причем свежей, только что на фронт прибывшей. В ноябре 41-го десятки таких из Сибири под Москву перебрасывались. Да и из Поволжья тоже, к примеру наша - 326-я мордовская. Но она вроде бы немного южнее воевала. Общий итог - 49 человек. У семерых смертные медальоны, но один деревянный и от записки ничего не сохранилось. Два из них мы привезли в Саранск и вскрыли на следующий день после приезда, но записки практически полностью сгнили. Сейчас ждем ответа от «Долины». Кто же они были - эти 49 человек?
СНОВА «ЭСЭСОВЕЦ»
Перед торжественным захоронением останков погибших солдат (несколькими отрядами, в том числе и «Броней» их было найдено 207), приуроченным ко Дню освобождения города Зубцов, заехали в деревню Щеколдино. Вышли из машины размяться, подошли к торговой палатке с камуфляжем. Разговорились с хозяином товара, рассказали, чем занимаемся. - У меня брат деда где-то в этих краях погиб..., - после недолгой паузы вымолвил собеседник. Не успели мы и рта открыть, чтобы как-то прокомментировать этот факт, как мужик выдал фразу, от которой мы остолбенели. - ...только его среди немцев искать надо, он шарфюрером СС был. Пригляделись к мужику повнимательнее. Уши лопухами, нос сложной конфигурации. Нет, никак на арийца не тянет. Как бы предугадав наш вопрос, внук эсэсовца продолжил. - Мы крымские татары, вся моя родня в СС служила, и дед тоже. Его в 47-м году расстреляли. - Выходит, не зря Сталин крымских татар выселял, заметил кто-то. - Как это, - искренне уди вился мужик, - Они же за свою землю воевали... Вы из Мордовии, - заметил он наши шевроны, - Знаю, бы вал у вас. Поселок Комсомольский. Район вот не помню. А начинал я с Потьмы... На этом наша беседа и закончилась. Комментарии, как говорится, излишни.
